Я приврал только потому, что Эйс ожидал услышать что-то в этом роде, Кармен не была моей девушкой, она вообще никому ничего не обещала, Но я изредка получал от нее письма, всегда начинавшиеся словами «Дорогой Джонни…

Эйс понимающе кивнул.

— С ними всегда так. Они предпочитают штатских — наверное; тех легче пилить, Ничего, сынок. Когда уволишься, они набросятся на тебя, шагу не дадут ступить… Хотя тебе тогда уже будет не до них, ха-ха… Брак — это катастрофа для молодого и комфорт для старика.

Он посмотрел на мой стакан.

— Меня мутит, когда вижу, как ты пьешь такую дрянь.

— Мне тоже тошно, когда смотрю на твою землянику, — сказал я.

Он пожал плечами:

— О вкусах не спорят. Подумай все-таки над тем, что я сказал.

— Я подумаю.

Вскоре Эйс занялся своим излюбленным спортом — сел за карточный столик. Я одолжил у него денег и пошел прогуляться. Мне действительно захотелось все обдумать.

Стать профессионалом? Дело, конечно, не в том, что нужно будет снова учиться и сдавать экзамены… Хочу ли я связать всю свою жизнь с армией? Я пошел на службу, чтобы получить гражданство, правильно? А если стану профессиональным военным, то буду снова так же далек от права голосовать и быть избранным, как и до начала службы. Потому что, пока носишь форму, у тебя нет права голосовать. Тут нечего спорить, так и должно быть. Я представил, как идиоты из Мобильной Пехоты собирают среди десантников голоса против очередной военной кампании.

Значит, я поступил на службу, чтобы потом иметь право голосовать.

Так ли это?

Действительно ли меня так волновала мысль о будущих привилегиях? Мне так хотелось принимать участие в выборах? Нет, скорее прельщал сам статус гражданина Федерации. Я бы гордился…

Я вдруг понял, что до конца жизни так и не смогу разобраться, почему я пошел на Службу.

Если задуматься, то ведь не право голоса делает из человека гражданина. Наш лейтенант был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования. Но он каждый раз «голосовал», идя в десант.

Но ведь то же самое можно сказать про меня.

Так почему бы мне не пойти в профессионалы?

Ну хорошо, хорошо. Но ведь опять придется проходить через комиссию, сдавать экзамены. Я вспомнил Эйса и представил себя через двадцать лет — с нашивками на груди и теплыми домашними тапочками у дивана. Или вечером в Доме ветеранов — в компании боевых друзей, вспоминающих былые десанты.

Значит, все-таки Кадетский корпус? Теперь я услышал голос Эла Дженкинса: «Да, я рядовой! Никто не ждет от тебя ничего сногсшибательного, если ты просто рядовой! Кому охота быть офицером? Или сержантом? Они дышат тем же самым воздухом, что и мы, не так ли? Едят ту же пищу. Ходят развлекаться в те же заведения, выбрасываются в тех же капсулах. Но рядовой при этом еще и ни за что не отвечает. Никаких проблем».

По-своему Эл тоже был прав. Что с того, что у меня на рукаве шевроны? Только лишние неприятности.

И в то же время я прекрасно понимал, что стану сержантом, если только предложат. Не смогу отказаться: среди десантников не принято отлынивать. Тебе дают задание, ты берешься за него — вот и все. Например, сдаешь экзамены.

Неужели это осуществимо? Думал ли я, что могу стать таким же, каким был наш лейтенант Расжак?

Я очнулся от своих раздумий и увидел, что нахожусь возле здания Кадетского корпуса. Странно, ведь я и не думал сюда приходить. На плацу сержант гонял группу кадетов, и я сразу вспомнил лагерь Курье. Солнце припекало, и плац казался куда как менее заманчивым, чем кают-компания на «Роджере».

И без того взмокшие ребята перешли на рысь, сержант крикнул что-то грозное отстающим. Знакомое дело. Я тряхнул головой и пошел дальше.

Теперь ноги привели меня обратно к казарме. Я постучал в дверь номера, который единолично занимал Джелли.

Он был у себя: ноги на столе, в руках иллюстрированный журнал. Этот журнал поглощал все его внимание. Я опять постучал — по раскрытой двери. Он опустил журнал.

— Это ты?

— Серж… я хотел сказать, лейтенант…

— Ближе к делу!

— Сэр, я хочу перейти на профессиональную службу. Он опустил ноги со стола.

— Подними правую руку.

Он привел меня к присяге, залез в один из ящиков стола и достал бумаги.

Бумаги, оказывается, были давно готовы, и он только ждал, когда я приду подписывать.

11

Наш «Роджер» снова вернулся на базу за пополнением капсул. И людей. Эл Дженкинс получил свое, прикрывая отход раненых. Погиб и наш падре. Но несмотря на это, я уходил из части. На мне красовались новенькие сержантские шевроны (вместо Миглаччио), но я знал, что точно такие же получит Эйс, как только я уйду с корабля. Производя меня в сержанты, Джелли придавал мне «дополнительное ускорение» для поступления в Кадетский корпус.

Но от себя я не мог скрыть, что глупо, как мальчишка, горжусь новыми шевронами. После прибытия на Санктор я вошел в двери космопорта, задрав нос, и, не глядя, сунул чиновнику бумаги. Я стоял и ждал, пока таможенник примеривался, куда лучше поставить свой никчемный штамп, — и в это время позади меня кто-то сказал:

— Извините, сержант. Эта шлюпка с «Роджера Янга»?

Я повернулся к говорившему, скользнул взглядом по его рукаву — небольшого роста, сутуловатый капрал, — наверное, один из наших новых…

— Отец!

В следующее мгновение капрал уже сжимал меня в объятиях.

— Джонни! Джонни! Мой маленький Джонни!

Я обнял его, поцеловал и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Представляю, как оторопели чиновники космопорта: сержант целуется с капралом. Потом мы отдышались, вытерли глаза и рассмотрели друг друга получше.

— Давай найдем уголок, сядем и спокойно поговорим. Я хочу знать… обо всем! — Я глубоко вздохнул. — Я был уверен, что ты погиб.

— Нет. Несколько раз был близок к этому, но обошлось. Но, сынок… сержант. Ведь мне нужна шлюпка с «Роджера Янга». Понимаешь…

— Ну, конечно, она с «Роджера». Я только… Он страшно огорчился.

— Тогда мне нужно спешить. Прямо сейчас. Я должен доложить о прибытии. — Тут он снова заулыбался: — Но ведь ты скоро вернешься на корабль, Джонни? Или у тебя отпуск?

— Нет, папа, — я стал быстро соображать, что делать. — Послушай, папа, я знаю расписание. У нас еще куча времени: эта шлюпка уйдет только через час. Они будут заправляться, грузить почту, ждать ребят из увольнения…

Он колебался.

— Но у меня приказ сразу по прибытии доложить пилоту первой же шлюпки с «Роджера Янга».

— Папа, папа! Ты все такой же пунктуальный. Девчонке, которая командует шлюпкой, абсолютно все равно, когда ты объявишься — сейчас или перед самым стартом. Во всяком случае, за десять минут до отправления они объявят по радио свой причал и пригласят всех желающих. Не бойся, не опоздаешь.

Он позволил отвести себя к незанятой скамейке в углу зала ожидания. Когда мы устроились, он спросил:

— Ты полетишь на одной шлюпке со мной или позже?

— Я… — не знал, что сказать, и просто показал ему свои бумаги.

Он прочел и опять прослезился, а я поспешил его успокоить:

— Послушай, отец! Я постараюсь в любом случае вернуться. Я хочу воевать со своими ребятами, мне никто не нужен, кроме «сорвиголов». А тем более теперь, когда и ты с нами… э-э… То есть я понимаю, тебе будет неловко… но…